— Хреновый из тебя Шерлок! — огрызается Картер и поднимается следом.

— А я и не претендую!

Вдруг замечаю, что на окнах бунгало спешно задергиваются шторы. Будто там кто-то что-то прячет… от меня?

— Не обращай внимание. ФБР довели нас до паранойи. Ходят, следят, выспрашивают. Пойдем, Джоанна, я провожу тебя до машины.

Зачем меня провожать? Я не хочу находиться в его обществе дольше положенного. От страха и обилия предчувствий на лбу выступает пот. Шелковый шарф не скрывает влажных разводов, мое состояние очевидно. Но я не хочу, чтобы он со мной шел. А Шон делает вид, что ничего не происходит, он невозмутимо ведет меня к машине. Стараюсь сосредоточиться на какой-нибудь посторонней мысли. Ничего не выходит. И тут вдруг Картер хватает меня за локоть. Я вскрикиваю, но вырвался не получается, а потому я просто отодвигаюсь так далеко, как удается. Стою, смотрю ему в глаза и задыхаюсь.

— Спокойно, — говорит Шон. — Я не планирую твое убийство. Тем более на глазах у Леклера. — Но вопреки собственным словам дергает меня ближе к себе. Я ударяюсь свободной рукой о его грудь, пытаюсь выставить хоть какой-то барьер, надеюсь вырваться, но не выходит. — И если ты хочешь что-то узнать, Джоанна, тебе стоит не выдергивать меня в перерыв на ланч, а набраться, наконец, мужества, и встретиться после наших с тобой… работ, скажем в людном месте, где тебя, если я окажусь вдруг извергом, коим ты меня и считаешь, спасут прекрасные принцы.

— Они вымерли, — хриплю я. Это неконструктивно, но в другом направлении мои мозги работать не в состоянии.

А Шон закатывает глаза:

— Хорошо, спрошу по-другому. Не хочешь со мной поужинать?

Поднимаю голову и тону в черноте его глаз. Они такие… жуткие. Не от мира сего. Он не человек, определенно не человек. Любой бы на его месте испытывал что-то сродни чувству вины. Но не он. Он ничего не чувствует. Он хочет только мучить меня и дальше.

— Нет.

Этот писк принадлежит не мне, скажите, что не мне. Малышке Джоанне, у которой еще есть розовые очки и любящие мама с папой. Но если эта Джоанна быстренько не повзрослеет, папы и мамы у нее больше не будет никогда. Я закрываю глаза, чтобы сказать «да», мне необходимо как минимум не видеть Шона. Я медленно опускаю руку с его груди, но я сильно к нему прижата, что пальцы касаются его тела, раз, два, три, четыре кубика с левой стороны его живота, косые мышцы и кожа ремня. Это напоминание лишнее. Из всех мужчин, которых я встречала, у него самая потрясающая фигура. И я до сих пор помню ее в деталях.

— Да. Я с тобой поужинаю.

Я помню, что задарма от Шона Картера не получить и хлебной крошки. И любимая его валюта — мои мучения. Приготовься сыграть по его правилам снова, Джо.

— Что ты там пищишь?

— Я с тобой поужинаю! — рявкаю я ему в лицо.

— Хорошо. Я заеду за тобой в восемь. Ты все еще любишь местную кухню? Итальянскую.

Все еще? Интересно, он гадает или помнит? Но откуда? Когда мы с ним жили под одной крышей, он, казалось, был не в состоянии запомнить сколько ложек сахара я кладу в кофе. А уж любимая кухня…

— Так уж случилось, что да.

Мы идем дальше. Серая тойота Леклера уже близко. Шон останавливается около пассажирской дверцы, но не открывает ее и не позволяет мне.

— Знаешь, отказавшись от предложения Манфреда ты лишила меня параллельщика.

— Да что ты говоришь, — без особого энтузиазма огрызаюсь я. Эти несколько минут разговора, кажется, украли у меня годы жизни.

— Подумай о том, как бы подороже продать то, что ты единственный человек на Сицилии, которому я доверю работу над собственным кодом.

— Куда делся ваш прошлый параллельщик? — вяло спрашиваю я. — Ошибся и ты его в бетон закатал?

— Леклер.

— Что Леклер? Он его в бетон закатал?

— Он его посадил.

Мне от этой мысли становится дурно. Внезапно Шон стягивает с моих волос шарф и протирает мой вспотевший лоб.

— Тебе стоит перед ужином выпить валерьянки, доктор Конелл. В моем присутствии ты совершенно не в себе.

Эти слова приводят меня в бешенство, я хватаю его запястье, впиваюсь ногтями в кожу так сильно, как только могу. Но моя рука дрожит, и я даже рычу, пытаясь сделать ему как можно больнее. И отрезвляет меня только ощущение стекающей по пальцам крови. На его лице, однако, ни боли, ни удивления. Я рассчитывала хоть на какую-то реакцию, а он только стоит и смотрит. Отдергиваю руку, всхлипываю и, оттолкнув его, ныряю в машину. Меня трясет, кожа покрыта мурашками и холодным потом. Я лихорадочно тру окровавленные пальцы шарфом, не могу сдержать всхлипы. Ненавижу себя за то, что Леклер их слышит. И хотя агент уже ведет машину, я начинаю сдирать с него пиджак. Он благоразумно не сопротивляется, таету мотает по дороге туда-сюда, но мне плевать. Пиджак у меня, и я накидываю его на плечи, а затем продолжаю стирать кровь Шона Картера с собственных пальцев. Самое сложное — выковыривать ее из-под ногтей… только вот уже не уверена, его ли там кровь. Я с таким остервенением терла, что, может, это моя. Когда мы оказываемся в отеле, Леклер берет у администратора успокоительное и заставляет выпить, пока я не вернулась к номер. Видимо, его не на шутку напугал мой срыв.

Я пропустила звонок отцу. Мы с ним созваниваемся примерно раз в три дня, а тут я напрочь забыла, и он разволновался. Набрал меня и начал расспрашивать о том, что случилось. Он чудесный человек, когда я была маленькой считала его своим героем. Еще бы. Добрый, верный, честный патриот. Он всю жизнь проработал в ВВС, но не добился успеха. Такие замечательные люди обычно редко становятся лидерами. Он всего лишь начальник маленького инженерного подразделения. За такого перед полковником никто не заступится. Высокая нравственность ныне никому не интересна.

— Пап, я не звонила, потому что я… на Сицилии.

Ему требуется некоторое время на осознание, а потом он настороженно спрашивает:

—Джо, что происходит?

— Ты знаешь, что происходит, — раздраженно говорю я. — ФБР привлекли меня к одному делу в обмен на твое помилование.

Тяжелый шумный выдох в трубку.

— Ты не должна решать мои проблемы. Ты моя дочь, а я твой отец. Это я должен тебя защищать.

— Такими темпами, па, скоро меня защищать будет некому. По-своему ты уже попробовал. Теперь позволь мне.

— Не надо осуждать меня Джо, ты ситуации не знаешь. — Он всегда так говорит. Не суди, ты не знаешь. И, на мгновение, я действительно чувствую себя виноватой, вдруг у Фила случилось что-то страшное? Карина ломала сервера Европы, чтобы спасти своего ребенка… как можно осуждать людей, отчаявшихся иными путями спасти любимых? И тут папа, к моему удивлению, обнаруживает просто нечеловеческую проницательность. — Это как-то связано с тем мужчиной из Сиднея?

Я никогда толком не рассказывала родителям о Шоне. Они знали, что у меня есть друг, что он старше, что он большая шишка, но я никогда не упоминала ни о том, что он еще и хакер, ни о том, что наши отношения далеки от идеальных.

— Да, он под колпаком у Бюро. Он и его люди.

— Кто он?

— Он хакер. Лучший в мире.

— Все ясно, — вздыхает отец. — И… ты?

— Пап!

— Что пап? Ты работаешь с ядерным оружием. Я никогда не понимал, как тебя занесло на такие высоты. Что я должен думать?

— Нельзя говорить о подобных вещах по телефону! И я никогда не имела дел непосредственно с ядерными боеголовками. Только с локационными системами… — Хотя что я распинаюсь? Для папы это темный лес.

— Он опасен?

— Кто?

— Тот мужчина.

— Шон Картер. Да. Он опасен.

— Послушай, возвращайся домой. Искать преступников — не женское дело. Тебе уже двадцать шесть, пора бы задуматься о семье и о будущем. А ты все приключений ищешь.

— Авантюры?! О чем ты вообще? Именно о семье я и думаю! О единственной, которая у меня есть. И домой это куда? На военную базу, которая продала меня с потрохами? Или к вам с мамой? Вы оставили меня в Австралии одну, не то чтобы я в претензии, но с тех пор прошло семь лет, и вдруг ты предлагаешь мне возврат к прошлому? Я изменилась, пап, я выросла. И как бы там ни было, руку к этому приложил Картер.